Две сестры

Г е н е р а л  (вскрикивает).  Стоп!  Так  не  пойдет!  Давайте  по  одной  цифре… Та-ак…  та-ак…  во-о-т…  Итого:  раз,  два,  три,  четыре,  пять,  шесть,  семь,  -  отлично!  (Убирает  книжку  и смотрит  на  жующих  сослуживцев.)  Значит,  бросили-таки  командира?    (Улыбается.)  Я  знаю  вас…  Наливайте,  товарищ  полковник!  Выпьем  и  за  нас,  за  мужчин!  Хотя…  настоящих-то  и  нет…  И  мы  не  из  их  числа,  если  говорить  честно…  Вот,  у  моего  друга  сын  -  это  мужик…  Ни  перед  кем  никогда  не  прогнулся…  Живет  нищее  нищего,  но  уважаешь  его,  черт  возьми!  Какая-то  от  него  исходит  ясность! Чувствуется,  знает, зачем  живет…  Но  не  говорит…  А  мы  все,  как  хлестоперье  безродное,  ходим,  как  жирные  лебеди  с  прогнутыми  шеями,  и  лапками  так  под  себя  все,  под  себя…  А  настоящий  мужик,  -  он  спать  спокойно  сегодня  не может…  Он  обиду  от  нас  пережить  не  может…  Пока  мы  здесь  чистенькие  да  гладенькие, …  сколько  там  грязненьких  да  шершавеньких…  Быстрей  бы,  что  ли,  они  там…  не  знаю…  Да,  не  слушайте  вы  пьяных  начальников!  За  настоящих  мужиков!  За  нас  с  вами,  за…  А,  выпили!

Все  пьют  и  закусывают.

К р а с н о л и ц ы й  (несмело).  Виктор  Александрович!  Может  быть,  мы  пойдем?  Время  уже…
Г е н е р а л  (останавливает  его  рукой).   Постой!  Постой…  Сейчас,  сейчас… Дай  сообразить…  Мы  -  на  чужом  поле…  Они  -  на  своем…  они  -  настоящие,  мы  -  нет…  у  нас  -  есть,  у  них  -  нет…  Что-то  очень  знакомая  диспозиция…  Это  где-то  было,  не  помню  где…  Кажется,  все  это  плохо  закончилось…  И  у  меня  сейчас  все  плохо  закончится:  приду  домой  и  мне  -  конец…  Да,  не  слушайте  вы  пьяных  начальников,  братцы!  На  посошок!

Все  пьют,  закусывают,  поднимаются  со  своих  мест  и  идут  в  прихожую.  Слышны  голоса  Анатолия,  генерала,  Людмилы  и  краснолицего,  -  они  накладываются  друг  на  друга  и  создают  этакий  прощальный  бум,  -  затем  щелкает  дверной  замок,  и  все  стихает.  В  дверях  появляется  Людмила,  за  ней  Анатолий.  Людмила  подходит  к  столику  и  начинает  собирать  на  поднос  посуду.

Л ю д м и л а.  Каким  ветром  их  сюда  нанесло?
А н а т о л и й.   М-да-а….  (Почесывает  бороду.)  Главное,  что  ветра-то  на  улице  нет,  -  ветки  на  деревьях  не  шелохнутся…   А,  все-таки,  занесло…  Это  на  генерала  не  похоже:  натурально,  голову  потерял…  Это,  в  принципе,  привязывает  его  к  нам  и  добавляет  мне  шансов  при  назначении…  Хорошо,  что  он  не  знает  о  предстоящей  битве  сестер…  Это  хорошо…
Л ю д м и л а  (твердо).  Завтра  поедем  к  Ирине.

Она  берет  поднос,  смахивает  на  него  крошки  с  журнального  столика  и  уходит.
Анатолий  чешет  бороду  и  напевает  себе  под  нос.

А н а т о л и й.    Ах,  какая  женщина!
Кака-а-я  женщина…
Мне  б  таку-ю-ю…

КАРТИНА   ПЯТАЯ

Я в л е н и е   первое.

Вечер.  Ирина  и  Максим  сидят  на  кухне  без  верхнего  света.  Горит  только  настенный  светильник  над  столом.  Они  пьют  чай  с  вареньем.

И р и н а  (вздыхает).    Как  я  устала,  это  невозможно… Не  знаю,  что  делать…
М а к с и м  (сочувственно).  Что,  опять  засыпают?   И  ничего  сделать  нельзя?
И р и н а.  А  что  сделаешь?  Консультанты -  люди  бесправные,  с  ними  можно  не  церемониться…  Пыталась  своих  сагитировать:  девочки,  пойдемте  к  руководству,  так  же  невозможно  работать…  Нет,  куда там…  Закудахтали,  как  курицы  ошпаренные…  Перепугались  насмерть…  Как  они  начальства  боятся…  Будут  мучиться,  сидеть,  не  отрываясь  от  стула,  с  утра  до  вечера,  брать  жалобы  домой,  давать  шаблонные  ответы,  не  вникая  в  суть  жалобы,  -  только,  чтобы  остатков  не  было…  И,  все  равно,  ничего  не  получается,  -  у  всех  остатки…  А  у  меня  -  больше  всех…
Ирина  отрезает  кружочек  лимона  и  кладет  себе  в  чашку.  Максим  молча  отхлебывает  из  своей  чашки  горячий  чай.

И р и н а  (грустно).   Касымов  в  прошлую  зарплату  лишил  меня  материалки  и  в  эту,  сказал,  тоже  лишит,  если  я  не  избавлюсь  от  остатков…  А  как  от  них  избавишься?  Не  выбросишь  же  их  на  помойку…
М а к с и м  (нахмурившись).  А  другие-то,  трусихи  которые,  они-то  как  управляются?  Неужели  они  все  грамотнее  и  опытнее  тебя?
И р и н а  (отворачивается).  Да,  ничего  они  не  грамотнее…  Халтурщицы  они,  вот  и  все!..  У  Валентины,  напротив  меня  сидит,  вчера  был  день  рождения. Она  сделала  после  обеда  стол,  все  подвыпили,  разоткровенничались…  Слышал  бы  ты,  что  они  несли!
М а к с и м.  Что  они  несли?  И  куда?    (Пытается  разрядить  обстановку.)
И р и н а.  Одним  словом,  все  убеждены,  что  туда  никто  просто  так  не  попадает,   а  раз  попал,  пусть  сидит  и  не  рыпается…  и  нечего  ему  загружать  своими  жалобами  добропорядочные  инстанции,  вроде  нашей…  И  правильно,  что  мы  все  отделываемся  от  них  отписками…  Пусть  они  там  хоть  лбы  порасшибают,  -  нам  все  равно…  Нечего  было  совершать  преступление…  На  воле,  мол,  чёрти  кем,  были,  а  как  за  решетку  попадают,  так  в  каждом  сразу  Лев  Толстой  просыпается…  Что  ни  жалоба,  то  «Война  и  мир»… В  каждую  вникать  -  жизни  не  хватит…  и  так  далее…
М а к с и м  (не  без  иронии).  Очень  высоко  гражданские  и  высоко  профессиональные  рассуждения…  Какое  счастье,  что  нам  не  надо  писать  им  жалобу!…  С  такими  насидишься…  Но,  ведь,  их  халтуру  подписывают  судьи!  Они-то  чего?!
И р и н а.  А,  что,  судьи?  Грибоедов  еще,  почти  двести  лет назад,  в  «Горе  от  ума»  задавал  этот  сакраментальный  вопрос:  «А  судьи  кто?»…  Среди  них  можно  по  пальцам  посчитать  нормальных,  честных  людей,  а    большинство… даже  говорить  не  хочется…  Я  на  них  насмотрелась…  Если  у  человека  нет  чувства  собственного  достоинства,  это  -  катастрофа…  Особенно  в  нашей  работе…
М а к с и м  (осторожно).  Так,  может  быть,  тебе  тоже  похалтурить?   Ну,  чтобы  от  остатков  избавиться…  Почему  ты  должна  ни  за  что,  ни  про  что  жертвовать  неизвестно  из-за  кого  своей  премией,  своими  деньгами?

Ирина  вздыхает  и  молча  ставит  чашку  на  стол.

М а к с и м  (осмелев).  А,  вообще,  ситуация  странная… Работаете  за  оклад,  а  у  вас  еще  какие-то  объемы  работ…  И  непонятно,  почему,  именно,  столько-то,  а  не  столько-то?  Странно  все  это…  В  любой  отрасли,  по-моему,  существуют  нормативы,  которые  определяют,  сколько  и  чего  человек  может  и  сколько  это  стоит…  И  у  вас,  наверняка,  это  должно  быть…  Просто  начальство  вам  не  показывает,  чтобы  держать  вас  в  узде…  А  то,  если  выяснится,  что  один  консультант  может   рассматривать  в  день  только  три-четыре  жалобы,  к  примеру,  то,  что  они  будут  делать  с  остальными?  Караул!  Через  некоторое  время  вы  просто  не  сможете  попасть  на  свое  рабочее  место,  -  все  будет  завалено  нерассмотренными  жалобами…
И р и н а.  Очевидно,  что  нас  должно  быть  больше…
М а к с и м.  Больше-то  больше,  но  ты  же  сама  говорила,  что  у  вас  и  так  по  восемь  человек  там,  где  может  работать  нормально  только  четыре…  И,  потом,  мне  кажется,  это  следствие,  а  причина  лежит  в  другом…  Жалуются,  обычно,  на  плохую  работу,  на  плохой  товар,  плохую  услугу…  Откуда  это  идет?  Снизу.  Пока  там,  внизу,  бардак,  вы  здесь,  наверху,  будете  задыхаться  от  бесконечного  потока  жалоб.  А  кто-нибудь  пытается  этот  бардак  разгрести?  Никто.  Почему  ты  должна  приносить  себя,  да,  впрочем,  и  нас,  твою  семью,  в  жертву  сложившейся  порочной  системы?  С  какой  такой  стати?  Ответь!
И р и н а  (вздыхает).  Я  и  сама  об  этом  думала,  и  халтурить  пыталась,  -  не  получается…  Наши  передовицы  уже  получили,  кто  -  «старшего»,  кто  -  «главного»,  а  я  все  в  «рядовых»  хожу…  И  еще  буду  ходить  неизвестно  сколько…  Как  дура…  Ничего  не  могу  с  собой  сделать…
М а к с и м  (нетерпеливо).  Слушай,  ну,  это  неумно… Можно  же,  в  конце  концов,  и  поступиться  на  время  своими  принципами…  Нельзя  же  быть  такой  неуклюжей…  Это  же  догматизм… Ты  же   всегда  считала  себя  умным  человеком…  Прояви  гибкость:  избавься  от  остатков,  а  потом  добейся  независимой  комиссии,  которая  изучит  работу  консультанта  и  установит  нормы  выработки  за  восьми  часовой  рабочий  день…  Тогда  и  в  нашем  доме  восстановится  нормальная  жизнь…  Хозяйка,  глядишь,  появится…
И р и н а  (усмехается).  И  это  говоришь  мне  ты?   Знаешь,  как  говорят:  чья  бы  корова  мычала,  а  твоя  бы…  Ты,  сам-то,  хоть  одним  принципом  поступился?  В  твои  годы  люди  уже  киностудиями  руководят,  а  ты  все  в  простых  операторах  ходишь…
М а к с и м  (оторопело).   Кто?  Я  -  в  простых  операторах?!   (Вскакивает  из-за  стола.)  Да,  может  быть,  я  …  Да,  я  …  Ты  даже  не  представляешь  себе,  что  ты  говоришь!..  Как,  вообще,  у  тебя  язык  поворачивается?!..  И  больше  никогда!…  Ты!…  Я!…
И р и н а  (не  выдерживает).  Тише!  Детей  разбудишь…

Раздается  звонок  в  дверь.

Это  еще  кто? (Поднимается  из-за  стола  и  идет  к  входной  двери.)

Я в л е н и е   второе.

Коридор  в  квартире  Ирины  и  Максима.
Ирина  смотрит  в  глазок  и,  отпрянув  от  неожиданности,  поворачивается  к  идущему  следом  Максиму.  Она  прикладывает  палец  к  губам,  в  знак  того,  что  надо  ничего  не  говорить,  и  на  цыпочках  отходит  от  двери.

И р и н а  (шепчет).  Отключи  звонок,  а  то  они  детей  разбудят…
М а к с и м  (недоумевает).  А  кто  это?
И р и н а.  Люся,  Анатолий  и  Татьяна…  Я  не  хочу  с  ними  встречаться и  о  чем-либо  говорить  после  всего,  что  произошло…  Не  хочу…